Про співрозмовника. Андрій Макаричев – запрошений професор Інституту політичних досліджень імені Йохана Скітте Тартуського університету. До цього він був членом Інституту досліджень Східної Європи Фонду Олександра фон Гумбольдта, Вільного університету Берліна, а також професором міжнародних відносин Лінгвістичного університету (Нижній Новгород, Росія).
Його наукові інтереси включають російські зовнішньополітичні дискурси, міжнародну безпеку та регіоналізм – у зоні сусідства між ЄС та Росією. Він працював у Центрі студій безпеки та дослідження конфліктів, ETH Zurich (2000-2001) та Датському інституті міжнародних студій (DIIS), Копенгагені (2003-2004). Був запрошеним співробітником кількох європейських та американських науково-дослідних інститутів, серед яких Копенгагенський інститут досліджень миру; Кеннанський інститут передових російських студій (Вашингтон, округ Колумбія); Університет Джорджа Мейсона, Fairfax та Інститут досліджень Північної Америки JFK, Вільний університет Берліна. Його проекти були підтримані, серед інших, Центральноєвропейським університетом, Будапешт; IREX; Фондом Макартура; OSI; Стипендіальною програмою НАТО з демократичних установ.
Автор книжок «Росія та ЄС у багатополярному світі: дискурси, ідентичності, норми» (Russia and the EU in a Multipolar World: Discourses, Identities, Norms, 2014) та, у співавторсті з Олександрою Яцик, «Сприяння прикордонним країнам у ширшій Європі: Нації та ідентичності в Україні, Грузії та Естонії» (Celebrating Borderlands in a Wider Europe: Nations and Identities in Ukraine, Georgia and Estonia, 2016), «Культурна семіотика Лотмана та політичне» (Lotman’s Cultural Semiotics and the Political, 2017), «Критична біополітика пострадянського простору: від населення до націй» (Critical Biopolitics of the Post-Soviet: From Populations to Nations, 2019).
Під редакцією проф. Макричева, серед іншого, вийшли такі збірки: «Мінливі економічні і політичні режими Росії: роки Путіна і по тому» (Russia’s Changing Economic and Political Regimes: The Putin Years and Afterwards, 2013), «Словники міжнародних відносин після кризи в Україні» (Vocabularies of International Relations after the Crisis in Ukraine, 2016), «Росія і ЄС: простори взаємодії. Дослідження сучасної Росії» (Russia and the EU: Spaces of Interaction (Studies in Contemporary Russia), 2018), «Балто-Чорноморський регіоналізм. Печворки й мережі на східних околицях Європи» (Baltic-Black Sea Regionalisms. Patchworks and Networks at Europe’s Eastern Margins, 2019).
Интервью
Intermarium Support Group: Профессор Макарычев, мы очень признательны Вам за согласие дать интервью для сайта Intermarium Support Group по следах Ваших книг и лекционных курсов. Как и приличествует в данном случае, вопросы будут с академическим уклоном, мотивируя наших читателей ознакомиться с Вашими текстами.
Критическая биополитика предоставляет давно недостающий инструментарий для анализа практик субъективации в нынешнем российском пространстве и в среде приверженцев “русского мира” в ближайшем зарубежье как его истинного двигателя. Тем не менее, это сопровождается вполне осязаемой аннексией и отчуждением территорий. Как рассматривать эти процессы, прежде всего, как подпитку для соответствующей мифологии, формирующей идентичность “боевой единицы” русского мира, либо как пересмотр системы международных отношений? И каково место происходящей дележки Сирии между Россией и Турцией и шантажа беженцами ЕС со стороны Эрдогана в, казалось бы, постколониальном мире победившего неолиберализма?
АМ: Фактически это вопрос о том, как биополитика связана с геополитикой. Мой общий подход состоит в том, что они тесно переплетены – и как дискурсы, и как политические практики. Мне интересно наблюдать, как за, казалось бы, геополитическими процессами, скрывается логика биополитики.
Несколько обобщая, можно предположить, что пространство для чисто геополитических действий (таких, как, например, аннексия территорий) постепенно сужается, в то время как пространство для биополитических проектов («защита» людей и «забота» о людях) расширяется, при всем понимании огромного манипуляционного потенциала такой биополиики, что отлично проявляется в случае с «русским миром».
Опасность при этом состоит в том, что категория границы – ключевая для всей системы международных отношений – из юридически фиксируемого понятия становится элементом биовласти через переобозначение категории русскоязычных граждан соседних стран как «наших» людей, якобы нуждающихся в протекции. В России это уже стало частью не только политического дискурса, но и масс-культуры.
Но помимо России есть и другие аналогичные примеры – скажем, Венгрия, Польша («карты поляка»), или Румыния, предоставившая свое гражданство полумиллиону молдован. В результате поощряется и создается система двойной или тройной лояльности, при которой возникает множество несоответствий между гражданством, политической лояльностью, и языковой (а иногда и религиозной) принадлежностью.
Что касается конфликта в Сирии, то беженцы давно уже превратились в своего рода биополитическое оружие, направленное против Европы. Насколько я понимаю, Турция и не скрывает этого.
Intermarium Support Group: Несмотря на фактическое развитие инфраструктурной Инициативы Трёх Морей и ренессанс идеи Междуморья в регионе после избрания польского президента Анджея Дуды (2015), внимание уже немалого сегмента участников революции Майдана в Украине (2013/14) к этому в проекту в значительной степени было вызвано восстанием против геополитического детерминизма с его чёрно-белыми оценками и дихотомиями, сведения конфликта между РФ и Украиной к культурно-политической инерции “постсоветских пространств” и в принципе забвения этой части света Западом, обсуждаемых в Ваших книгах. Особый протест вызывало и вызывает осмысление региона в терминах буферной зоны или переходных демократических процессов на тех самых пресловутых постсоветских пространствах, свежей альтернативой которым является Ваша концепция пограничных земель (стран), “borderlands” (Украины, Грузии, Эстонии и т.д.), как лаборатории формирования собственной позитивной идентичности. Тем не менее, изначальный импульс революционного Майдана, направленный на изменение политической системы, утверждение нового понятия свободы и классических гражданских добродетелей и привлекший столько активных симпатиков из-за рубежа, в том числе из России, под воздействием войны вернулся на орбиту этнократических тенденций, в гипертрофированной форме ослабляющих, а не усиливающих позиции Майдана на международной арене, да и внутри страны. Учитывая место Украины в регионе, это существенно влияет и на позиции остальных borderlands. На Ваш взгляд, как можно противостоять этому регрессу, в Украине и сообща, и какова роль интеллектуалов в сбалансировании таких тенденций?
АМ: Концепция позитивной маргинальности, действительно звучащая для меня симпатично, появилась под сильным влиянием опыта стран Северной и Балтийской Европы – в частности, Финляндии, которая сумела эффективно использовать своей лиминальный ресурс экономически и политически. Конечно, это не означает, что все остальные страны, находящиеся в зоне соседства с Россией, могут легко воспроизвести этот опыт. Для Украины важным может оказаться аргумент о том, что без той или иной формы ее интеграции в Европу сама Европа рискует остаться неполной и уязвимой. В этом смысле успех Украины в сферах, связанных с Соглашением об Ассоциации, автоматически означает успех всей политики ЕС на восточном направлении (равно как и неудача Украины будет провалом всего ЕС). Это и определяет специфическую центральность Украины для всей Европы.
Intermarium Support Group: Как вообще Вы оцениваете интеллектуальный потенциал Эстонии, где Вы преподаёте (как case study пограничных земель), и каковы шансы на интеллектуальную синергию стран региона для выхода из положения между Сциллой абстрактных нормативных требований ЕС и Харибдой путинской геобиополитики, то есть для успешной реализации собственных практик идентичности?
АМ: Эстонию я бы действительно назвал в числе удачных примеров позитивной маргинальности. Она инвестирует свои ограниченные ресурсы в те сферы, которые не связаны с ресурсом территориальности, а, наоборот, концептуально способствуют компенсации геополитических издержек. Речь идет о инновационных проектах, связанные с дигитализацией – электронное голосование на выборах, электронное правительство, электронное резидентство (e-residency), различные проекты дистанционного образования. Несколько лет назад сервер, хранящий все данные о гражданах и резидентах Эстонии, был в соответствии с двухсторонним соглашением размещен на территории Люксембурга – и это при том, что многие правительства борются с глобальными игроками за то, чтобы информационные ресурсы хранились и могли быть доступны в пределах национальных границ.
То, что делает Эстония, понижает значимость обладания территорией как таковой, и означает перенос управленческих технологий в электронную сферу. Управление населением (по Фуко) через электронные технологии может служить страховкой для нации в случае неблагоприятного развития событий.
Intermarium Support Group: Тема регионального сотрудничества и балто-черноморских связей не осталась без Вашего внимания, чего не скажешь об интересе к этой проблематике в среде стран-основателей ЕС. Более того, и по сей день, несмотря на множество форумов и стипендиальных программ для налаживания диалога между ЕС и украинцами как участниками революции Майдана, совершившими западный выбор, вопрос сохранения национальной идентичности (как реанимации ретроградных ценностей с точки зрения современного Запада) является существенной помехой для осуществления этого диалога. В итоге, ЕС, поддерживая Грузию и Украины в конфронтации с РФ, не вникает в реальную мотивацию местных патриотических сообществ, которые, сталкиваясь с абстрактной нормативной матрицей ЕС, в свою очередь, склонны замыкаться в местечковом этноцентризме. Каково Ваше видение общего выхода из этого тупика?
АМ: Я думаю, что Европа всегда была пространством различий, и Евросоюзу тоже удастся найти оптимальный баланс между своими нормативными принципами и культурным разнообразием его участников. Проблемы возникают в тех ситуациях, когда страны, входящие в ЕС и пользующиеся его ресурсами, меняют политические правила игры, делая их несовместимыми с нормами Евросоюза.
Польша и Венгрия служат всем известными примерами. И речь здесь идет не об абстрактном консерватизме, а о конкретных случаях юридического преследования лиц, чья публичная деятельность противоречит установкам правительства. Такая ситуация усиливает внутреннюю фрагментацию и поляризацию, которой при удобном случае не прочь воспользоваться Россия.
Я уверен, что Евросоюзу очень опасно уступать или идти на компромиссы в том, что касается нормативных и ценностных вопросов, потому что normative power – это не просто брэнд, но и главное конкурентное преимущество ЕС на всем постсоветском пространстве, да и за его пределами тоже.
Intermarium Support Group: Несмотря на традиционно высокий градус антиамериканизма в российском обществе и фактический статус США как мирового гегемона, в своей книге “Россия и ЕС в многополярном мире” Вы сфокусировались на взаимоотношениях РФ и Евросоюза, а не Штатов. Связано ли это с Вашим наблюдением о том, что РФ, в том числе исходя из обеспокоенности судьбой своих активов в евро, заинтересована не столько в обвале его курса, сколько в создании образа “слабого другого” в лице ЕС? И каков горизонт этих устремлений: континентальная власть над Европой, Евросибирь (в свете высказываний Макрона о сотрудничестве с Россией в сфере безопасности), новый мировой строй, в котором укрепятся лидерские позиции России?
АМ: Eвропа как объект изучения для меня интереснее в силу своего внутреннего разнообразия и наличия множества сфер пересечения с Россией.
Кремль не воспринимает ЕС в качестве сильного геополитического игрока, и проявляет интерес к Европе преимущественно в экономическом плане – как к источнику инвестиций и технологий, и надежному месту для вывезенного из РФ капитала. То есть ко всему тому, что можно купить или приобрести как-то иначе. Поскольку нормы и ценности купить нельзя, Кремль предпочитает их игнорировать.
В последнее время значительная часть российской элиты, кажется, всерьез поверила в тезис о том, что Европа находится в состоянии упадка, и что среди европейских политиков есть немало сторонников Путина. Однако, несмотря на всю непоследовательность, ЕС сохраняет единство в отношении санкций, против которых пока не проголосовал ни Орбан, ни Сальвини (когда тот был в правительстве Италии).
Intermarium Support Group: Какова рецепция Вашего “апгрейда” классических концепций биополитики М. Фуко и Дж. Агамбена? Удается ли привлечь внимание западных коллег к происходящему в РФ и Восточной Европе по итогам столь существенного вклада в современные студии биополитики, анти-геополитики, дискурсов идентичности и т.д.? Особенно учитывая то, сколь многие пытаются найти ключ к пониманию опасности и в то же время притягательности путинизма на Запада, ещё никем не рассматриваемого в терминах зообиополитики с ее “естественной” установкой и не просто назидательной, а онтологической функцией насилия над “голой жизнью” homo sacer и контроля над реальными и символическими жизнью и смертью в “русском мире”?
АМ: Действительно, власть понимается в Кремле не как система нормативных и институциональных отношений, а как физический и материальный ресурс, предполагающий ту или иную степень насилия. Наверное, в России это ассоциируется с реализмом и геополитикой, хотя, с моей точки зрения, российский подход больше похож на зоополитику и исходит из аналогии с инстинктами доминирования, характерными для животного мира.
«Борьба всех против всех» – это очень зоополитическая модель, и именно она оказалась близка Путину. Ответ, мне кажется, должен быть симметричным: Западу следует ограничить свое восприятие России исключительно вопросами материальности (территория, природные ресурсы, военная сила) и вынести за скобки любые нормативные ожидания или предложения.
После недавнего конституционного переворота, инициированного Путиным, это стало единственно возможной стратегией.
Intermarium Support Group: Ещё раз благодарим Вас за уникальную беседу, рассматриваемую нами как поощрение лучших умов Интермариума начать решение национальных проблем с отказа от анахроничных мыслительных схем и концепций, а также с наполнения императивов глобальной политической повестки региональным культурно-историческим содержанием вместо реакции и изоляции. Ваши книги являются важным путеводителем для нас в этом нелегком предприятии.
